А ещё говорят, что вот жил на земле шаман.
Навещали шамана кукушки и звёзды тоже.
Серебристое небо вовсю исходило дрожью, а потом над макушками сосен висел туман.
Необычный туман, переменчивый и густой.
Может, даже вообще не туман — я его не трогал.
В нём звенела, петляла несбывшаяся дорога, даже смерть в нём казалась не точкой, а запятой.
А ещё говорят, что шаман принимал людей.
Иногда принимал, если правильно был настроен.
Он носил амулеты, рубаху косого кроя, колокольчики в черной растрёпанной бороде.
Нет, он не был целителем, магом, не правил баг.
Не читал Кастанеду запоем, не помнил Канта.
Демонстрировал людям различные варианты, как могла повернуться загадочно их судьба.
А ещё говорят — очень много что говорят.
Разводились костры, и трещали в кострах поленья, растекаясь по вечеру золотом наважденья и кисельными реками медного сентября.
И до самых далёких болот, где шумит аир, долетали слова, и пылали слова ожогом:
— Я хотел стать великим заслуженным дирижёром.
— Я хотела в кино, а теперь продаю чаи.
— Почему я хирург? Я хотел забивать голы.
— Я хотел — чтобы рыцарь, и пусть не в стальных доспехах.
«Я хотел, я хотела», — везде разносило эхо, разбивалось о камни и плющилось о стволы.
С каждым долго отшельник беседовал по душам.
А ещё говорят, что случалось с людьми такое —
посетители шли по домам хорошо, спокойно, а порой улыбались, осенним листом шурша:
— Ты не стал дирижёром, а если бы стал — вчера поперхнулся бы косточкой вишни в пустой квартире.
И рыдали бы скрипки в последнем твоём эфире, и тебя позабыли, а ты молодец — играй на ступенях вокзалов.
Придумывай бой во сне, в переходах метро, рассыпая себя на искры.
Уж поверь, я не слышал прекраснее гитариста, я их слышал немало, но, честно, прекрасней — нет.
— Ты хотела в кино? Тебя взяли бы в сериал, режиссер гениальный бы вовремя не заметил, а сейчас на коленях мурлычут коты и дети, а умрёшь в девяносто на море.
Ну как финал? А в другой ипостаси — не более тридцати.
Да и друг у тебя просто сволочь, а не художник.
Возвращалась со съёмок бы вечером, капал дождик.
А тут пьяный водитель, врачи не смогли спасти.
— Почему ты хирург? А об этом спроси её, ту актрису, что в новой реальности не актриса.
Отдохнул бы, отправился к пальмам и кипарисам.
Чувство долга, наверное, щиплет сильней, чем йод.
Футболист из тебя получился бы высший класс, нарасхват футболист — за тебя только клубам драться.
Но тогда ты не сделал бы тысячи операций, хотя что тут лукавить — вообще б никого не спас.
— Ты о чём пригорюнился? Стал же ведь, кем хотел.
Посмотри на себя — настоящий отважный рыцарь. В холодильнике — эль, на столе — розмарин, корица, и не страшно с тобой прогуляться по темноте. Ты же рвешься на помощь — два раза не надо звать.
С рюкзаком за плечами, и каждый поход — крестовый, потому что мечи и щиты бесполезней слова, что рождает твоя кучерявая голова.
А ещё говорят, что достаточно грустно жить, если вечно жалеть о несбывшемся, неуспетом.
Подивись, дорогая, у нас за окошком лето, хотя вроде сентябрь, и солнце лежит во ржи.
И идём мы к шаману, и небо поёт не в такт. Оглянуться значительно легче, чем оглядеться.
А ещё говорят, что когда-то в далёком детстве он совсем не хотел быть шаманом. Но как-то так.
Резная Свирель, Наталья Захарцева
